Ангедония. 14-ая глава

[Tashiro Aedogava]

14. Мольба

Но все-таки запомните, молю,
Хотя разлука сердце мне и гложет, —
Никто не любит вас, как я люблю,
Никто, как я, любить не сможет…
Вероника Долина

2001 AD. 10 марта
Гермиона Грейнджер,
официальный представитель Департамента Магии Португалии

Срок моего пребывания в Англии стремительно приближался к концу. Чем меньше времени мне оставалось провести в родной стране, тем отчетливее я понимала, что я устала. Устала от взглядов, которые сопровождали каждое мое движение, от шепотков за спиной, от фальшивых улыбок и льстивой угодливости.

Я хотела вернуться. Вернуться туда, где я не была героиней войны, где никому в голову и не пришло бы обвинять меня в том, что я решила продолжать образование, где улыбки были искренними, и где я была в своей стихии.

Я поняла, что я соскучилась — по рыжей толстушке Алиции и песням Эстебано, по тихому перезвону шаров Баодинга в руках Лю и упрямству Анны Марии, по серьезности Фридриха, шуму океана и старым замкам Ангры-ду Эроижму…

И по Северусу Снейпу.

Каждую ночь я видела один и тот же сон: пальцы, воском врастающие друг в друга, глаза, похожие на ночной океан, и общее дыхание, на три счета, и кровь шелестит, отбивая безумный ритм в висках, океанская соль на коже, и рассвет, встающий на грани сознания… Вдох, выдох, вдох — стон, похожий на хрип, и легкий привкус крови из прокушенной губы, и ощущение полета…

Я так и не смогла четко ответить на вопрос, люблю ли я Северуса Снейпа. Когда я думала о нем, у меня не подгибались колени, не кружилась голова, и даже пресловутого томления в груди не возникало. Но я улыбалась, думая о нем, я хотела сделать его жизнь хоть немного спокойнее и легче. Я хотела, чтобы мой бывший учитель зельеварения и нынешний ректор был счастлив. И если это – любовь, то да, я любила его. А страсть… Ну что же, видимо, не всем быть страстными натурами.

Любовь бывает разной, говорила Алиция, полячка, которая порой мне казалась чересчур взрослой. И мне оставалось только смириться с тем, что «страсть и томление духа» не моя стезя.

…За день до отъезда я решила пробежаться по магазинам и купить сувениров для однокурсников. Кроме того, я хотела купить для Северуса Снейпа немного ингредиентов для зелий – из тех, что относились к английской эндемичной флоре и фауне. Что-то на Терсейру привозили, но стоили такие ингредиенты неоправданно дорого. Мне же захватить что-то с собой было несложно.

Идя по Косому переулку, я думала, что, наверное, зря я так и не решилась увидеться со своими хогвартскими друзьями. Но слишком было страшно увидеть в их глазах то же, что сказал мне Джинни. Предательница. Короткий приговор, подводящий черту под всем, что нс связывало. И кого здесь могло интересовать, что «Ангра-ду-Эроижму» переводится как «Якорь Мужества», и что над ней развевается ало-золотой флаг? Да и какое, на самом-то деле, это вообще имело значение?

Я боялась увидеть их чувства. «И куда же подевалась хваленая гриффиндорская храбрость, мисс Грейнджер?» — голос Снейпа, возникший в сознании был настолько отчетлив, что я даже оглянулась по сторонам. «А никуда, — мысленно огрызнулась я, — флагами по ветру бьется над Терсейрой».

«Вот так бывает, — думала я, — лишь несколько брошенных в запале фраз, и уже сгорает старая дружба».

…Аутодафе. Да, именно оно. Аутодафе старой дружбы, аутодафе связующих нитей, аутодафе привязанностей и небезразличия. Акт веры — как красиво звучит то, что происходит сейчас со мной! И как символично, что аутодафе зародилось именно в Португалии, в Португалии и Испании, где первыми вспыхнули жаркие костры инквизиции.

Мы все носим алое и золотое — и Гарри, и Джинни, и я. Вот только их одежды остались гриффиндорской формой, тогда как я закутала душу в яркий флаг Якоря Мужества. И сейчас объявляется приговор еретичке, посмевшей отречься от своей веры — и разве судьям важны оправдания еретика? Да кто и когда их слушал?! Дознание проведено, выводы сделаны, и остается только ждать. Сколько времени пройдет с момента объявления приговора до того, как к небу взметнется пламя костра?

«Севилья — дом родной», — шепчу я, вспоминая любимую песенку Эстебано. «Севилья — дом родной», — повторяю я, вспоминая, что именно в Севилье вспыхнул первый костер аутодафе, и не мог гордый испанец, боящийся открытого огня, не знать об этом. Старая дружба не ушла водой в песок, грустно резюмирую я, она просто сгорела, как исписанный пергамент.

…Я огляделась по сторонам и обнаружила, что стою рядом с магазином волшебных приколов Уизли. В кармане было еще двадцать галеонов, и я чувствовала себя богачкой — гоблины из Гринготса сделали все, чтобы деньги за время войны не обесценились. И теперь деньги стоили даже больше, чем до войны. Ну а моя стипендия за четыре месяца оказалась просто громадной суммой.

За прилавком скучал Рон. Сердце болезненно сжалось — я была не готова и от него услышать обвинения. Все же он был мне очень дорог, этот рыжеволосый мальчик, которого я знала с одиннадцати лет.

— Герми? — нарочито скучающим тоном спросил он.

— Привет, — я не очень понимала, как мне стоит вести себя с ним. — Не поможешь? Я завтра возвращаюсь на Терсейру, и хочу подобрать ребятам сувениры.

— Конечно, — улыбнулся Рон. Вышел из-за прилавка, и крепко меня обнял. — Я так рад тебя видеть, ты не представляешь!

— Я тебя тоже, — ответила я, пытаясь сдержать слезы.

Мы разомкнули объятия.

— Ты правда не обижаешься, что я теперь встречаюсь с Падмой? — после паузы спросил он.

— Я понимаю, что на расстоянии любить трудно, почти невозможно, — начала я издалека. Нет, я не обижалась, но скажи я об этом напрямую, и Рон бы расстроился. — Тем более, когда знаешь, что разлука закончится нескоро. Да и вспомнить, сколько мы раз с тобой ругались за последнее время — это же ужас просто. Я очень хочу, чтобы мы с тобой остались друзьями, Рон, настоящими друзьями. И чтобы между нами не было недомолвок и недосказанностей. Я ничуть на тебя не обижаюсь. Сейчас, во всяком случае, — поспешно добавила я, видя вытянувшееся лицо своего бывшего парня, — главное, чтобы тебе рядом с Падмой было хорошо. Хотя поначалу я на тебя злилась, было дело…

— А мама из-за тебя поругалась с Джинни, — невпопад сообщил Рон, — да так яростно, что Джинни теперь живет в Годриковой Впадине. Ты бы слышала, как мама кричала, что Джинни не имела никакого права тебе гадости говорить! Ну и кончилось все тем, что мама заявила, что теперь не желает и ноги Джинни видеть в Норе.

— А Гарри? — рискнула уточнить я, чувствуя, как сжимается сердце.

— А Гарри теперь безвылазно у нас живет. Ну то есть, на учебу-то он выбирается, но сразу после нее в Нору. И говорит, что пока Джинни и мама не помирятся, никакой свадьбы не будет. Честно сказать, он думает, что Джинни маху дала, когда на тебя так наехала сильно.

— Знаешь, Рон, а ведь Джинни в чем-то права. Я могла остаться в Англии. Ну и что, что здесь у меня почти не было вариантов с получением высшего образования. Но я бы не бросила вас.

— Глупости, — помрачнел Рон, — ты помнишь, как я бросил вас с Гарри во время поиска крестражей? Вот это было настоящим предательством.

— Но на тебя влиял…

— И что? — резко оборвал меня Рон. — Не важно, что на меня влияло. Шла война, а я вас бросил. А вы все равно смоги меня простить и остаться моими друзьями. И неужели ты думаешь, что твоя жажда знаний больше достойны осуждения, чем то, что сделал я? И думаешь, что мы отвернемся от тебя только потому, что ты остаешься собой? Вот еще глупости тоже. А на Джинни не обращай внимания. Она просто знает, как ты много значишь для нас с Гарри и ревнует.

Мы еще поговорили, и начали выбирать подарки моей группе. Когда почти все было упаковано, в магазин зашла Падма. Кажется, она совсем не обрадовалась, когда увидела меня. Конечно, она вежливо поздоровалась, но радости на ее лице не было. «Не обращай внимания», — шепнул мне Рон, продолжая упаковывать подарки.

Выходя из магазина, я нос к носу столкнулась с Джоном Борном. Правда, он почти не обратил на меня внимания, взяв прямой курс на Падму. По тому, как лихорадочно он сражался с пуговицами на кофре от колдографаппарата, скучать Падме и Рону и ближайшие дни не придется.

2001 AD. 11 марта
Гермиона Грейнджер, Свобода

— Гермиона, с возвращением! — Альфа-3/1 впервые за долгое время собралась в гостиной в полном составе. Я уже отдала все документы, касавшиеся моей командировке Анне де Мераль, выслушала скупую похвалу, получила расписание занятий и расписалась в толстой бухгалтерской книге за получение премии.

— Хорошо, что ты вернулась, — от улыбки Фридриха потеплело на душе, — теперь занятия будут идти именно так, как написано в расписании.

— Ах ты негодник, — притворно возмутилась я, — значит все, что тебе от меня нужно — это чтобы группа в полном составе на уроках была?

— Нет конечно, — развеселился немец, — теперь и сладостей в гостиной будет меньше оставаться…

— Вот ведь зараза, — Алиция швырнула в Фридриха подушку, — Гермиона, я тебе на кровать положила твои домашние задания, там сверху на пергаменте написано, что какому сроку должно быть сделано.

— Но в первую очередь ты должна выполнить задание по Введению в Высшую магию, — траурным тоном сообщил Эстебано, — иначе ректор, Великий и Ужасный, сожрет тебя прямо с потрохами — Введение завтра первой парой.

— Вы думаете, что потроха молодых ведьм входят в мои гастрономические пристрастия? — раздался от двери ледяной голос ректора. Никто из нас и не заметил, как он вошел в гостиную. — Могу вас разочаровать — это не так. Мисс Грейнджер, я жду вас у себя в кабинете через пятнадцать минут.

— Ну я же говорил, Великий и Ужасный, — трагическим шепотом резюмировал Эстебано, когда ректор скрылся за дверью.

~₪~₪~₪~₪~

— Мисс Грейнджер, судя по тому, что мне сообщили сеньор де ла Силва и Анна де Мераль, ваша поездка была успешной, — Северус Снейп ждал меня почему-то не в самом кабинете, а в приемной. — Персональный отчет о командировке предоставите в течение недели.

— Хорошо, — кивнула я, рассматривая ректора. Что-то в нем неуловимо изменилось. Стали ли ярче темные глаза? Или спина перестала быть демонстративно выпрямлена?

— А сейчас вы мне представите устный отчет. Пройдемте.

Я уже бывала в кабинете ректора и не уставала удивляться, насколько же он отличается от кабинета Дамблдора. Во-первых, он состоял из нескольких комнат, выдержанных в одном стиле. Многочисленные полки заставлены книгами или плотно забиты пергаментами. И в то же время – много свободного места.

Мы обосновались в комнате, предназначенной, судя по всему, для полунеформальных посиделок преподавателей. Здесь, как и в других помещениях, стены были заставлены книжными шкафами, упирающимися в потолок, но посреди комнаты стоял довольно большой стол, рядом с которым пристроился огромный угловой диван. По двум сторонам стола стояли кресла. Подоконник был заставлен горшками с азоринами Видаля. Хрупкие бледно-лиловые цветы почти незаметно покачивались от ветра.

Я начала говорить. Устный отчет занял у меня больше часа. Когда я закончила, ректор поставил передо мной чашку чая. Помолчал.

— Что же, я доволен вашим отчетом.

Повисла неловкая пауза. Мне, наверное, надо было подняться и уйти, но разрешения покинуть кабинет мне никто не давал. И ректор задумался о чем-то своем.

— Гермиона, — в конце-концов выдавил он, споткнувшись на моем имени, как будто не произносил его сотни раз на занятиях, — мне нужна ваша помощь.

— Я слушаю, — растерялась я. Чтобы Северус Снейп попросил кого-то о помощи? И даже не кого-то, а свою ученицу, которая, к тому же, разрушила заклятье Ангедонии? Я боялась возможного разговора об этом, не представляла совершенно, что я скажу ему…

— Речь пойдет о Даниэле Перелла. Я знаю, что вы с ней общаетесь.

— Это сильно сказано, — пробормотала я, пытаясь понять, при чем тут Даниэлла.

— Ну что вы там бубните себе под нос? — прикрикнул Снейп, — Вас никогда не учили говорить громко и четко?

— Простите…Я хочу сказать, что мы с Даниэллой общались совсем немного.

— Тем не менее, вы — один из немногих студентов, у которых есть с ней контакт. Есть еще Рикардо, но он мальчик, и к тому же сам португалец, он ничем помочь не сможет. Так что слушайте…

Я слушала рассказ о Даниэле и ее семье и пыталась понять, каково это — быть бастардом в стране, где все решают семейные узы. Наверное, это даже хуже, чем быть магглорожденной в Англии в те годы, когда Волдеморт имел практически неограниченное влияние на политику.

— То есть я должна донести до Даниэллы мысль, что ее отец ее любит, хотя и не может признать официально.

— А так же то, что сеньор де ла Силва не виноват в смерти ее матери и в любом случае будет поддерживать Даниэллу. Е только морально, но и материально.

— Хорошо, я попробую. Хотя обещать, что это получится, не могу.

Уже стоя у дверей кабинета, я решилась.

— Простите меня за Ангедонию.

— А толку от моего прощения? — неожиданно усмехнулся ректор. — Заклятие не вернешь.

— Я понимаю, вы не знаете, как я буду вести себя дальше. Но любовь — это не только страсть и романтика, это совсем не они, мне не нужна взаимность, я прошу вас только об одном — позвольте мне вас полюбить и быть вам верной. Я не буду обременять вас своими чувствами, не буду лезть в вашу жизнь… Просто — позвольте мне вас любить.

Он прислонился к дверному косяку. Я ждала, замерев от собственного нахальства, от того, что я посмела ему сказать.

— Гермиона, — и снова звуки моего имени будто застревают у него в горле, — я не в праве запрещать вам делать что-то, что не идет вразрез с Правилами Школы и португальскими законами. Я не люблю вас, — как горько, оказывается, может стать от таких простых слов! — Но запретить любить меня не могу. А вообще это не коридорный разговор. Поэтому идите. Мы потом можем обсудить эту ситуацию. Когда у меня не будет желания наорать на вас и стукнуть чем-нибудь тяжелым по голове. Или наложить на вас Обливэйт. Идите.

~₪~₪~₪~₪~

Вечером Алиция потащила меня в Хребет. Не скажу, что посещение магической части Португалии было мне не в радость, но с гораздо большим удовольствием я бы посвятила вечер выполнению накопившихся домашних заданий. Но слышать моих возражений Алиция не хотела, у нее, видите ли свои представления, как надо праздновать первую в жизни командировку, а домашние задания никуда не убегут, а если и убегут, то это их проблемы, и вообще слышать она ничего не желает, потому что отдыхать тоже иногда надо, и видишь, Гермиона, мы уже пришли!

Пришли — так пришли, пожала я плечами, заходя за Алицией в кабак и располагаясь за небольшим деревянным столиком.

В кабаке было шумно, воздух был пропитан дымом трубочного и сигарного табака – вообще я заметила, что в Португалии курящих магов гораздо больше, чем в Англии – и наполнен шумом разговоров.

— Простите, вы Ангел? — обратившегося ко мне юношу ощутимо шатало. Лик его был бледен, в глазах отражалось количество выпитого за вечер.

— Ага, конечно, — фыркнула Алиция, — мы тут все... ангелы. Крылышки видишь? А нимбы? Вот и пошел нахер!

Изрядно обиженный юноша скрылся в клубах дыма.

— Зачем ты куришь? — Дождавшись, пока "юноша бледный со взором горящим" последует совету Алиции, спросила я.

— Ну, во всяком случае, ты не спрашиваешь, почему я не брошу. Знаешь, мелкая моторика, никотин опять же, — засмеялась полячка, выписывая сигаретой вензеля в воздухе. — Ты лучше скажи, чем тебя так озадачил ректор, и что ты с ним собираешься дальше делать.

— В смысле – делать? – нахмурилась я.

— Ты думаешь, что я слепая? — Алиция прищурилась и глубоко затянулась. — Или что Эстебано не видит, как ты смотришь на сеньора Десана?

— Ничего, наверное, делать не буду, — ответила я, — он разрешил мне любить его, а на большее я не замахиваюсь.

— Ты просила у него разрешения на любовь? — удивилась Алиция. — А если бы он запретил?

— Не знаю, даже думать об этом не хочу.

Мы замолчали, отдавая должное вину последнего урожая. Алиция в упор смотрела на меня, а я думала, что, хотя она внешне и похожа на Молли Уизли, и даже манера речи порой похожа — она совсем другая. Молли — домашняя, мать семейства, Алицию же почти невозможно представить в окружении семьи. Летом, когда мы ездили в Польшу, я обратила внимание, с какой радостью возится Алиция с детьми, воспитываемыми паном Кончаком. И в то же время она держала дистанцию, будто не пуская никого в свое сердце.

— Завтра у нас начнутся практические занятия на Введении, — обронила моя подруга. — Ректор сказа, что мы начнем раскрывать свое предназначение. Не просто осознавать его, я уже пытаться понять, как мы можем использовать свои Слова, к чему они нас обяжут, и какие возможности нам раскроют. Так что…

Она неопределенно поводила сигаретой в воздухе, и для меня так и осталось загадкой, что же «так что».

— Почему ты перестала носить маски? — поинтересовалась я.

— Время для них прошло, — неопределенно ответила она. — Что с тобой произошло за время командировки? Ты вернулась сама не своя.

— Думала много, надумала Мерлин знает что, не сама надумала, помогли, — я поморщилась и отпила еще вина, — а потом мне поставили мозги на место.

— Кто бы что ни говорил, ты должна знать, что важнее тебя в этом мире нет никого, — Алиция взяла мои руки в свои, — каждый человек является для себя центром мироздания, и в этом нет ничего плохого. Согласись, если тебе плохо, ты не будешь радоваться. Если тебе некомфортно, ты делаешь все, чтобы тебе стало лучше.

— Да, — согласилась я. — Знаешь, а ведь я ему соврала. Мне мало просто возможности его любить, находясь на расстоянии… Я хочу сделать для него хоть что-нибудь, отогреть, дать возможность распахнуть крылья и полететь, я, в конце концов хочу, чтобы он тоже меня любил…

— Ну что ты кричишь? — Алиция как-то устало откинулась на спинку стула. — Раз хочешь, значит, добьешься своего. Это ведь только врут, что любовь возникает сама по себе. Она и в ответ возникает…

Она наклонилась ко мне.

— Хотя, конечно, тебе придется непросто. Но ты знай, — она крепче сжала мои руки, — если тебе потребуется кто-то, кому можно выговориться, я всегда рядом.

И не было в мире опоры надежней, чем эти случайно сплетенные руки…

2001 AD. 11 марта
Жан Десан, ректор школы магии и волшебства «Sapientia Alta»

На Азорах темнеет поздно. И это хорошо — до наступления темноты я обычно успеваю разобраться с текущими делами. В Школе нет таких жестких правил, как были в Хогвартсе, да и преподавателей гораздо больше, и потому мне не надо ночами патрулировать коридоры, выискивая нарушителей, и я могу отдохнуть, почитать что-нибудь в своих комнатах…

Странно, я думал, что после разрушения Ангедонии мне будет хуже. Но видно, сказалось то, что во время курса Анна заставляла меня сбрасывать напряжение и яростно следила, чтобы я расслаблялся во время наших редких вылазок к донье Лауре по полной.

Сейчас я четко понимал, что тени прошлого, мучавшие меня раньше, если не отступили, то поблекли, и воспоминания уже не вызывают столь резкой реакции, как летом 98-ого. Я уже почти без горечи думал о годах, проведенных в Англии. Начать жизнь с чистого листа я не мог — ну и ладно, не мальчик уже, пятый десяток разменял. Глупо было бы надеяться, что в таком возрасте можно перечеркнуть жизненный опыт и измениться до неузнаваемости. Особенно, если принять во внимание, что изменения должен признать не кто-то со стороны, а я сам.

И все же было легче. Оказалось, это так просто — не воспринимать в штыки любую высказанную окружающими идею и признать за ними право не только на собственное мнение, но и на свой уникальный опыт. Англии, право, пришлось хуже, чем Португалии.

Здесь не было столь разрушительной войны, как та, которая унесла жизни перспективных молодых волшебников в конце семидесятых. Как та война, которая отняла у меня право на спокойную жизнь. О каком уникальном опыте моего поколения можно говорить? Война вообще-то — один из самых мощных двигателей прогресса, но для Англии она обернулась регрессом. В Португалии подобных катаклизмов не было. Сейчас в Португалии проживало больше пятнадцати тысяч волшебников. В Англии — немногим больше трех тысяч.

Надо признать и то, что мне довелось здесь общаться с неординарными людьми. Возможность самому подобрать коллектив преподавателей, предоставленная мне доном Карлосом, — бесценна.

Да и сам сеньор де ла Силва человек, мягко говоря, незаурядный. Ну кого еще, скажите, будут переизбирать на пост Главы Департамента Магии не первое десятилетие подряд? И переизбирать, замечу, рядовые португальцы, а не какая-то специальная комиссия.

«Ну хватит, Северус, — одернул я сам себя, — хватит прятаться за абстрактными рассуждениями. Надо что-то решать с Грейнджер».

Надо, ответил я сам себе. И сел в любимое кресло. Решать. Взгляд против воли натыкался на дверь в личную лабораторию, куда днем доставили объемный пакет с ингредиентами, привезенными мне Грейнджер из Англии. Я не просил ее об этом. Но было приятно.

Надо решать. Хоть что-то.

Но прежде, чем решать, надо было многое понять.

Любовь — она бывает разная. Очень разная. И возникает она из разных источников. Лучшее, что я могу сейчас сделать — это переждать. Разрешив Грейнджер меня любить, я, возможно, сделал опрометчивый шаг. А может, и нет. Я честно ей сказал, что не люблю ее. Кто бы знал, чего стоит произнести эти слова, когда на тебя смотрит молоденькая девчонка, которая росла на твоих глазах, а теперь она стоит перед тобой, все с тем же упрямством во взгляде, и говорит, что ей нужно от тебя совсем немногое – лишь бы ты позволил ей любить тебя! И даже когда ты выдавливаешь из себя: «Я не люблю вас», она только слегка улыбается.

А ты и размяк, Северус Снейп…

Размяк, отвечаю я себе. Размяк, старый дурак, позволил на мгновение поверить, что эти чувства настоящие, хотя знаю прекрасно, что это не так. Вечной любви не бывает, это все романтическая чушь, выдумки, и у Грейнджер пройдет, никуда не денется…

Дурак, повторяю я сам себе. Врут люди, говоря, что время лечит! Врут, надеясь, что говорят правду. Не лечит время, только притупляет восприятие, и вечная любовь – тоже бывает, не ты ли сам убедился в этом? Сколько лет прошло, а Лили ты забыть ни на миг не можешь. Пусть даже ты осознаешь прекрасно, что любишь сейчас не Лили, а млишь память о ней…

Но ведь девочка полюбила меня лишь потому, что она пыталась реализоваться как Свобода, а я был здесь, на Терсейре, самым близким ей человеком, самым знакомым, да и Освобождения требовал более других. Ангедония, да еще и на рыцаре печального образа, коим я, наверняка, ей представляюсь после того, как отдал свои воспоминания Поттеру — ну как могла устоять зарождающаяся Свобода перед таким? Ей надо было реализовать свою природу, вот она и полюбила. Это пройдет, шепчу я себе, пройдет — как только она в полной мере осознает свою силу…

Не пройдет, отвечаю я сам себе. Слово сказано, и сказано это слово было именно с тобой. И неужели ты сможешь забыть ту ночь — ночь, носящую название всех влюбленных? Неужели однажды забудешь и дыхание на три счета, и как тело плавилось воском под пальцами, и хриплый вздох, так похожий на стон?

Не забуду, вздыхаю я сам с собой на два голоса. Не забуду.

Пусть любит, решаю я. А там… доживем — увидим. Но Господи, как же хочется, чтобы меня любили!

2001 AD. 12 марта
Гермиона Грейнджер, студентка

— Итак, сегодня кому-то из вас не повезет, и он впервые начнет работать над своим Словом, — ректор задумчиво разглядывал группу, — вы все очень разные, и каждому из вас я буду объяснять особенности его Слова отдельно от остальных. Что не смогу объяснить я, расскажут другие преподаватели или приглашенные специалисты. Пока кто-то из вас будет заниматься со мной, остальные будут выполнять задание, которое уже подготовлено в лаборатории W.

Он занял место за кафедрой и потер виски.

— Но сначала мы с вами обсудим другое. Вы уже все нашли и осознали свои Слова. У большинства из вас уже прошла активация Слова. Именно поэтому я прошу всех вас быть в ближайшие недели крайне осторожными и не использовать магию — кроме случаев крайней необходимости. Вы пока не умеете управлять силами, которые заложены в вас, и предсказать последствия вашей самодеятельности я не берусь.

Я вспомнила расписание — на ближайшие две недели в нем не было практически ни одного предмета, связанного с волшебством. Только история магии, да Введение.

— Сегодня со мной в кабинете останется Лю Сяо. Остальные могут отправляться в лабораторию.

~₪~₪~₪~₪~

После занятий — Лю наотрез отказался рассказывать, чем же они с ректором занимались, — Алиция снова потащила меня в Хребет. Честно говоря, мы очень неплохо провели время — ели мороженное с белым вином и грейпфрутами, катались на волшебном троллейбусе, потом купались в горячих источниках…

В замок мы вернулись, когда на улице уже стемнело. В гостиной одиноко скучал Лю, не расстававшийся со своими шариками.

— Вооот, - протянула Алиция, — я же тебе говорила, что мы вернемся не слишком поздно, видишь, Лю еще не спит, а значит, солнце еще высоко!

Сделав такой парадоксальный вывод, полячка направилась в ванную. А я стала перечитывать лекции по введению в Высшую Магию. Внезапно я поняла, что смущало меня в последние месяцы.

Мы все — только Слова, черные загогулины, испещрившие реальность. Кто вывел нас на бумаге? Верующие говорят, что это был Бог. Атеисты веруют в то, что письмена зародились сами по себе.

…Но если мы — Слова, то в какой текст мы должны сложиться? И должны ли? И можно ли прочитать то, что мы, взаимодействуя друг с другом, пишем день за днем? А прочитав предугадать развитие сюжета?

— Можно, — тихо ответил Лю. А я и не заметила, что говорила вслух. Или не говорила? — Можно, вот только для этого получившийся текст надо отредактировать. Связать все слова друг с другом, будто следуя грамматическим правилам. И тогда можно будет прочитать текст. Без этого все получившееся – лишь набор бессвязных слов, извлечь из которого смысл невозможно. А если и возможно, то могут это только очень сильные прорицатели.

— Откуда ты знаешь? — захлебнулась я вопросом.

— Знаю, — усмехнулся Лю. — Мне ли не знать? Я все же Связист… Правда, я пока не то, что отредактировать текст не могу, я просто установить связи между разными Словами не способен… Но все впереди.

— Так тебя этому ректор будет учить? — не выдержала я.

Лю промолчал. Посидев еще несколько минут в гостиной, я отправилась спать.

@темы: СС, Фики, ГГ, Мои фики

Comments

[Heldis]

Слов у меня нету, потому просто -
И я готова лично давить все, что мешает Вам писать!

[Tashiro Aedogava]

тогда придавите господина Удо Бенеша, ладно? )) И парочку заводов, которые никак не хотят покупать кабели от AEIC ))))))))))

[Heldis]

м-м-м... адрес, сестра)

[Tashiro Aedogava]

заводов? ну вот например, кабельный завод в Угличе, Нексанз - мы на них вообще выйти не можем, именно на завод, а не на торговое представительство.
Эх, какие у AEIC полиэтилены для кабелей...

[Heldis]

Mortais какие ужасные и глупые люди на этом заводе. Им такие полиэтилены могут перепасть, а они...
Нехорошо все это.
Что ж, буду в Угличе...

[Tashiro Aedogava]

Договорились ))))